Начало 90х годов: как тогда жила страна. (фото)
Что сделали
«Взял один рубль и пошел за хлебом, так как не запасся до Нового года, — вспоминает блогер boxer_w суровую зиму 91–92-го. — Подойдя к гастроному, увидел: плачут две бабушки, подумал — какое-то горе случилось. Зайдя в гастроном, подошел к прилавку и положил рубль для оплаты хлеба. Меня вежливо попросили посмотреть ценник. Трудно описать мое состояние, когда увидел цену на хлеб, 4 рубля 20 копеек, — до Нового года он стоил 20 копеек. Остальное тоже было неподъемно по цене. И тут я понял, почему бабушки плакали».
Зато в одночасье исчезли классические советские очереди и появились долгожданные продукты. «Покупатели хорошо разбирали сахар по 8 руб. 40 коп., — писала на следующий день “Независимая газета”, — по их словам, они так изголодались по нему, что не обращают внимания на цены».
Но ожидания все равно оставались мрачными; корреспондент «Российской газеты» всерьез предполагал, что пассажиры не станут покупать билеты на электрички по новым расценкам, а контролеров будут просто выкидывать из вагонов. «Я лично была свидетелем, — цитировал свою читательницу еженедельник “Аргументы и факты”, — стояла в магазине, зашел человек, прилично одетый, нормальный с виду… Увидел мясо по 70 рублей, выхватил пистолет и давай палить!»
Говядина, стоившая 7 рублей за килограмм, стала продаваться в государственных магазинах по 80, а на рынках ее цена доходила до 150–300. Цена водки взлетела до 180 рублей — на некоторое время она стала деликатесом, а вскоре в массе была вытеснена опасными подделками и дешевыми техническими спиртами. Средняя зарплата при этом составляла 330 рублей, студенческая стипендия — 150. Кроме того, накопления граждан на сберкнижках были на неопределенный срок заморожены, что в условиях гиперинфляции фактически означало изъятие денег в пользу государства. У сберкасс в январские дни 1992 года разыгрывались настоящие трагедии…
Рост цен в январе составил 346%, к маю снизился до 12%, среднегодовая инфляция достигла 2600%.
В конце января президент Борис Ельцин издал еще один судьбоносный указ — «О свободе торговли». В советское время, по сути, любая купля-продажа товаров с рук считалась спекуляцией и каралась по закону; теперь же, напротив, были сняты практически все ограничения по месту и предметам торговли.
«Подлец человек ко всему привыкает» и «хочешь жить — умей вертеться» — шоковая терапия на глазах соединяла два полюса русской культуры: христианскую философию Достоевского и блатную мудрость зэка, спасавшие народ в самую тяжкую годину. И все это под музыку из «Русского альбома» группы «Аквариум» — пожалуй, основного стихотворно-музыкального рефрена 1992-го. Борис Гребенщиков пел про Россию, когда миллионы только начинали мечтать об эмиграции, и нашел слова для молитвы, когда все только привыкали говорить о деньгах:
Научи нас видеть Тебя
За каждой бедой…
Прими, Господи, этот хлеб и вино,
Смотри, Господи, — вот мы уходим на дно;
Научи нас дышать под водой…
Что думали
«Проезжая через Лубянскую площадь, увидел что-то вроде длинной очереди, вытянувшейся вдоль магазина “Детский мир”, — вспоминал Егор Гайдар о Москве на следующий день после подписания указа “О свободе торговли”. — Все предыдущие дни здесь было довольно безлюдно. “Очередь, — привычно решил я. — Видимо, какой-то товар выкинули”. Каково же было мое изумление, когда узнал, что это вовсе не покупатели! Зажав в руках несколько пачек сигарет или пару банок консервов, шерстяные носки и варежки, бутылку водки или детскую кофточку, прикрепив булавочкой к своей одежде вырезанный из газеты “Указ о свободе торговли”, люди предлагали всяческий мелкий товар… Если у меня и были сомнения — выжил ли после семидесяти лет коммунизма дух предпринимательства в российском народе, то с этого дня они исчезли».
Это маленькая зарисовка не только будней январской Москвы 1992 года, но и психологии команды Гайдара, совершившей реальную революцию: советский социализм сменился капитализмом. Гайдар видел надежду там, где легче было бы заметить отчаяние людей, всеми способами пытавшихся выжить.
У метро «Баррикадная» разливают портвейн
Существовала и еще одна оптика, в которой все перипетии повседневной жизни меркли по сравнению с колоссальным духовным освобождением, который подарил первый год новой России. «Дневник оборвался пять лет назад со смертью мамы, — писал на исходе 1992 года физик-ядерщик Николай Работнов. — Жизнь изменилась фантастически. С одной стороны, нищаем, хватает только на еду. С другой — я трижды за два года съездил за рубеж, после четвертьвекового моратория — и в Европу (Юлих, ФРГ), и в Азию (Ю. Корея), и в США, где провел неделю растительного существования у Турчиных, два с половиной месяца назад».
Дело тут, конечно, не в поездках за границу как таковых: для большинства они оставались несбыточной мечтой. Но само чувство грандиозных новых возможностей опьяняло творческую интеллигенцию. Для нее государство из врага превратилось в союзника, да еще и в защитника от миллионов, мечтавших о «красном реванше» — возвращении в СССР.
Кто сделал
Критики команды Гайдара упрекали ее в отсутствии продуманной программы реформ. Михаил Леонтьев, в начале 1992 года обозреватель «Независимой газеты», писал, что решения Совмина принимаются по конспектам Валентина Павлова — первого и единственного советского премьера, проведшего в 1991 году непопулярную денежную реформу и отбывавшего в то время наказание за участие в ГКЧП. «Прочтение нормативных актов российского правительства, — писал Леонтьев, — побуждает заявить: “Свободу Валентину Павлову!”».
«К 1991 году мы оказались единственной командой в стране, которая потратила больше десяти лет на профессиональную работу над тем, как осуществить в нашей стране экономическую реформу», — парировал в интервью Полит.ру Анатолий Чубайс, в 1992 году председатель Государственного комитета по управлению имуществом (Госкомимущество), отвечая на упреки в неподготовленности реформ.
Команда «реформаторов» и два с половиной десятилетия спустя определяет экономический курс страны.
Лидер младореформаторов Егор Гайдар. Курс развития страны его команда определила на два с половиной десятилетия вперед
У тогдашней прессы в ходу было определение «правительство камикадзе». Имелось в виду, что его члены взяли всю полноту ответственности за непопулярные решения и обрекают себя на политическое самоубийство.
«Если кто-то из нас так о себе говорил, то в этом была доля лукавства и экзальтации, — в интервью журналу Forbes вспоминал Петр Авен. — Посмотрите наши биографии, какие из нас — из меня, Толи Чубайса, Андрея Нечаева, Саши Шохина — камикадзе?.. Мы понимали, что, действительно, реформы тяжелые, какое-то время это будет непопулярным, но, в принципе, мы все равно видели себя входящими в историю, в элиту экономистов». В том же интервью Авен, председатель совета директоров Альфа-банка, вскользь упоминает свою любовь к обеспеченной жизни…
Либеральный экономист Сергей Гуриев так объяснял провалы команды Гайдара: «Я читал о том, что на первом заседании реформаторского правительства в конце 1991 года кто-то из них предложил: давайте сейчас посмотрим друг другу в глаза и скажем, что мы не собираемся сами получать от государства никаких квартир, машин и так далее. Это предложение не прошло. И это очень грустно. Я пытался у многих из тех реформаторов выяснить, как такое произошло, что почти все они стaли очень состоятельными людьми. Некоторые отвечали, что было понимание, что, мол, наконец-то надо пожить нормально, мы так долго страдали при советской власти, мы заслуживаем хорошей жизни…»
Кто руководил
Политический 1992 год оказался на пару недель короче хронологического. Он начался 2 января с либерализации цен и закончился 14 декабря с утверждением Виктора Черномырдина на посту главы Совета Министров. Принимая программу Гайдара, Борис Ельцин, очевидно, не ожидал, что последствия «шоковой терапии» окажутся настолько шокирующими.
«Это одна из тяжелейших историй, — вспоминал Анатолий Чубайс. — Я очень хорошо помню, как мы ему черкали доклад к съезду 1991 года, ноябрьскому, кажется. Там было: “Три месяца будет плохо, потом легче”, “Цены несколько повысятся — потом опустятся”. Мы все время — Егор особенно, я меньше, — пытались это исправить — три месяца заменить на пять лет. Это естественно. Он исправил. На четыре месяца. Мы ему — четыре месяца на четыре года. Конечно, Ельцин: а) искренне хотел, чтобы так было; б) любому политику это хочется говорить; в) он искренне считал, что это правильно, что так и должно быть».
Правда, в интерпретации самого Ельцина все выглядело несколько по-иному.
«Информация ко мне приходила из разных аналитических источников, — рассказывал он в книге “Записки президента”. — Все они делали один вывод — создалась критическая масса недовольства правительством. Гайдар как неопытный политик давал заверения близкой стабилизации. Поневоле мне приходилось делать то же самое».
А четыре месяца спустя, в конце мая, как вспоминает Гайдар, президент пригласил его к себе и сказал: «Егор Тимурович, мы резко сократили военные расходы, государственные инвестиции, дотации сельскому хозяйству, расходы на науку, образование, здравоохранение, культуру. Скажите мне, где теперь база нашей политической поддержки?»
Сергей Глазьев, замминистра экономических связей в гайдаровском правительстве, а впоследствии большой критик его реформ, считает, что Ельцин, а вместе с ним и страна, оказался заложником собственного управленческого стиля: «Вообще Ельцин любил простые решения, не вдаваясь в суть дела. Он мог вводить революционные изменения и потом смотреть, что из этого получается».
Кто сопротивлялся
К тому времени в самом разгаре был конфликт законодательной и исполнительной ветвей власти. Уже через пару недель после начала реформ Руслан Хасбулатов заявил, что Верховный Совет поставит перед президентом вопрос об отставке «недееспособного правительства», а в крайнем случае «воспользуется своим конституционным правом» отставить его самостоятельно. Вице-президент Александр Руцкой примерно в те же дни публично заявлял, что Ельцин взял на себя неподъемную ответственность — совмещать посты президента и главы правительства…
Вся структура власти в стране покоилась еще на советской, брежневской Конституции. Институт президентства в ней изначально отсутствовал, а теперь образовался такой «нарост» специально под Ельцина. Отсюда неизбежная проблема: кто перед кем ответствен, кто какие вопросы решает. В советское время ключевые решения принимала КПСС. Теперь партии не было, Верховный Совет рассчитывал, что сможет заменить ее в роли коллективного вождя.
Народные депутаты были крепко связаны с «землей» и со старыми структурами общества. Так что противодействие реформам было социально обусловлено — вопрос состоял только в том, кто возглавит оппозицию.
И здесь свою роль сыграли персональные решения Ельцина. В 1990 году во вновь избранном Верховном Совете ему понадобился человек с аппаратными навыками, но без аппаратных связей — и появился Хасбулатов. В 1991 году для победы на президентских выборах нужны были голоса колеблющихся избирателей — и возникла фигура популярного офицера-«афганца» Руцкого. В 1992 году эти люди сохранили за собой ведущие посты в стране, реально же были отстранены от принятия решений. Так они вполне естественно оказались главными недовольными.
9 февраля около 40 тысяч коммунистов и сочувствующих совершили шествие от Крымского вала до Манежной площади, где состоялся митинг. Накануне мэрия, разрешив сам митинг, запретила любые уличные шествия, но московская милиция не решилась применить силу для разгона манифестантов.
«На следующий день начальник ГУВД Аркадий Мурашев зачитал по радиосвязи обращение мэра Москвы Гавриила Попова к личному составу милиции, — писал “Коммерсантъ”. — Градоначальник обвинил работников милиции в невыполнении распоряжения правительства о запрете на прохождение манифестаций и предупредил, что виновные в неисполнении этого распоряжения будут уволены. При этом Попов пригрозил репрессиями в отношении тех коммерческих структур, которые осмелятся принять на работу уволенных».
23 февраля и 17 марта в Москве прошло еще два крупных митинга. Газеты писали, что накануне одного из них в Белый дом начали завозить оружие — на случай, если митингующие попытаются прорваться к парламенту, — а войска были приведены в полную боевую готовность. После одного из таких митингов было принято решение о строительстве подземного торгового комплекса на Манежной площади, с тем чтобы сделать невозможным сбор оппозиции под стенами Кремля.
Митинг на Васильевском спуске
Парламент и правительство продолжали спорить буквально по каждой мелочи. 25 мая, в разгар кризиса отношений президента и парламента, Совмин принял постановление № 290, которое «Коммерсантъ» иронично назвал «очень своевременным», — о мерах по совершенствованию собаководства. Перед этим скончался от апоплексического удара пес тогдашнего вице-премьера Александра Шохина, а любимца вице-президента Руцкого чуть не застрелила его собственная охрана. Алексей Улюкаев, тогда экономический советник правительства, заявил, что постановление не связано ни с жизнью правительственных собак, ни тем более с «собачьей жизнью самого правительства». Этот постановление, как большинство других, естественно, осудил Верховный Совет. Политический раскол шел буквально по всем линиям.
Накал внутрироссийских конфликтов был таков, что большинство населения почти не замечало продолжающегося распада СССР и его жертв. А между тем велись войны в Карабахе, Грузии и Таджикистане, российские миротворцы вошли в Южную Осетию и Приднестровье.
Как приватизировали
Вторым по времени, но не по значимости, масштабным мероприятием правительства Егора Гайдара стала чековая приватизация. Впервые идею передать государственную собственность в частные руки с помощью ваучеров высказал экономист Виталий Найшуль еще в 1986 году: он придумал, как вовлечь в этот эксперимент широкие слои и заинтересовать их в приватизации. Тогда предложение встретило дружную критику будущих реформаторов. Но в 1992 году эта схема начала казаться правительству лучшей, поскольку она была проста. Решался вопрос, в пользу кого должна пройти приватизация. Можно было приватизировать в пользу номенклатуры и «красных директоров», но это означало бы стратегическое поражение Ельцина и Чубайса. Недаром на совещаниях у Чубайса «красные директора» в то время упоминались как главные враги. Можно было крупнейшую госсобственность попытаться продать на Запад, но тогда в России не возник бы национальный капитализм — а может быть, у нас уже и страны бы не было.
Некое подобие выхода предлагала ваучерная модель: именно такая приватизация дала возможность Борису Ельцину выступать на стороне народа, хоть что-то ему раздать. Миллионы ваучеров, символизировавших национальное богатство, растеклись по стране. Работники предприятий, которые вложили ваучер в свой завод в расчете на последующие прибыли, с годами обнаружили, что пакеты их акций размыты и дешевы. Многие отдали свой ваучер в чековый инвестиционный фонд (ЧИФ), пытаясь заработать немедленно. Другие и вовсе продали за бутылку водки. В октябре 1992 года было зарегистрировано легендарное общество АООТ «МММ», крупнейшая финансовая пирамида российской истории. Миллионы проиграли свои ваучеры в исчезнувших ЧИФах и пирамидах. Бутылка тоже вскоре опустела. И когда хмель сошел, выяснилось, что ваучеры осели в карманах небольшого круга лиц, усердно их скупавших и обменивавших на пакеты акций госпредприятий.
Как выживали
Главный рефрен года — выжить. А по возможности еще и как-то заработать в суматохе только складывающихся правил новой жизни. «Сто долларов для нас, ребят, выросших в Советском Союзе, были очень приличные деньги, — вспоминает Александр Андриевский. — В девяносто втором я подрабатывал на Новом Арбате, в киоске. Наш маленький, ничем неприметный магазинчик, из-под полы продававший сигареты и алкоголь, порой посещали странные, “колоритные” люди. Так, однажды ночью, заглянул человек маргинальной наружности, одетый во все спортивное. Ему нужно было попасть в один из дорогих ресторанов неподалеку, где изо дня в день собиралась вся московская тусовка. Проблема заключалась в отсутствии добротного костюма. Сначала мы и разговора не хотели вести с этим человеком, но когда он достал плотную пачку денег…Я уж не помню, где и как мы надыбали шикарный костюм а ля “столичный денди”, но через час этот мужчина уже сидел в том самом заведении, а в моих руках была вожделенная сотня зеленых…»
Молодая мать продает молоко и игрушки. Не все могут купить необходимое для жизни на зарплату и пенсию
Для многих, особенно молодых людей, все это было увлекательным приключением, а не борьбой за существование.
«В свои 26 лет я был самой энергией, — рассказывает бизнесмен Владимир Александрович. — Все эти социальные потрясения казались какими-то игрушечными, я не видел трагизма в стремительном подъеме доллара, не замечал, как все летело в пропасть. У нас были своя компания, институт, горы, молодость. Но в силу обстоятельств мне пришлось столкнуться с решением финансовых вопросов, и делал я это так: вместе с друзьями ездил и скупал в нескольких точках ювелирные украшения, преимущественно золото. Потом мы перепродавали все это за валюту. Оборот денег был настолько велик, что в самые удачные дни таких спекуляций я держал в руках по тысяче рублей, что по тем временам было сопоставимо с полугодовой зарплатой советского гражданина».
Среди прочего указ «О свободной торговле» запрещал взимание пошлин с ввозимых гражданами в страну товаров. Жителям провинциальных, и прежде всего приграничных, городов это открывало удивительные возможности бизнеса, который вскоре получит народное название «челночного». Суть жизни «челнока» в 1992 году состояла в том, чтобы продать за границей легко доступный в России товар, купить за эти деньги «дефицит» и перепродать его потом на родине.
Коммерческие «туры» длились, как правило, не дольше трех дней. Пункты пребывания — чаще всего Китай, Турция, Польша. Большинство путешествовало на самолете, в поезде, автомобиле, но кто-то переходил границу буквально пешком. К концу девяностых годовой оборот «челночной» отрасли оценивался в 10 млрд долларов — это примерно треть всего импорта. Он был сопоставим с объемом реализации таких естественных монополий, как «Газпром» (12,4 млрд) и превышал экспорт таких прибыльных отраслей российской экономики, как алюминиевая, лесная и рыбная вместе взятые.
Не каждый ездил за границу торговать товаром. «В тот вечер все удивлялись девушке, которая “приехала одна, никого здесь у нее нет и почти не ходит на базар!” — писал журналист «АиФ», — Наши номера оказались рядом, и ночью выяснилось, почему она не ходит на базар. Свет она не выключала, и я невольно стал свидетелем незатейливого порноспектакля, сдобренного скрипами и стонами: что ж, каждый зарабатывает, как может»…
Как грабили
К слову, у социолога Симона Кордонского, еще одного участника интеллектуальной группы, готовившей реформы, есть любопытное воспоминание относительно появления указа «О свободной торговле».
«Как-то очень быстро его приняли, но по дороге потерялись приложения, которые и были самыми важными. В них определялись отношения между торговцами и ментами, а также разными инспекциями. В частности, в обязанность ментам вменялось обеспечивать сопровождение грузов и многое другое, чего уже не помню».
Так это было или нет, но президентский указ действительно открыл новые возможности не только предпринимателям, но и бандитам, которые в 1992 году окончательно превратились в альтернативный по отношению к правоохранительным органам центр силы. «Офисы братвы расплодились по подвалам и первым этажам всего города, — рассказывал о Ленинграде начала 90-х в книге “Устная история рэкета” Евгений Вышенков. — Вся округа знала, где они находятся. Жители Ленинграда, замученные мелкой преступностью, обращались к ним за помощью. Кого-то избивал муж, а участковый был бессилен, кому-то было страшно подниматься по лестнице из-за пьяных гопников, кто-то умолял наказать соседа по коммунальной квартире, устроившего притон в своей комнате. Бандиты охотно оказывали услуги всем этим людям. Им было лестно доверительное отношение к себе, и они видели в этом оправдание многим другим своим поступкам».
Появление легальной и массовой частной торговли положило начало явлению, которое исследователь Вадим Волков назвал «силовым предпринимательством», посвятив ему одноименную книгу. «Конечно, прибегали мы и к жестким формам “наезда”, — приводит Волков цитату из книги Валерия Карышева “Записки бандитского адвоката”. — Подъезжаем, говорим: “Давай плати, лох”. И он платил. А те, кто не соглашался, подвергались нашему прессингу. Благо учебные пособия у нас были хорошие, те же художественные кинофильмы. Были популярны паяльник и батареи с наручниками, которыми мы пристегивали клиента. Случалось, вывозили его в лес или закрывали в подвале. После небольшой обработки “в легкую” с избиением клиенты соглашались платить. Платили обычно двадцать-тридцать процентов от прибыли».
Покупка газет. Положение в стране меняется каждый день
Но бандиты быстро столкнулись с конкуренцией. «В 1992 г. произошли события, изменившие соотношение сил в этой сфере, — рассказывает Волков. — С принятием 11 марта Федерального закона “О частной детективной и охранной деятельности”, а 14 августа 1992 г. Постановления правительства РФ о принятии “Положения о вневедомственной охране при органах внутренних дел” в конкуренцию на рынке охранно-силовых услуг легально вступили бывшие сотрудники государственных организаций — МВД и ФСБ. Участие профессионалов происходило и раньше. Именно с ним связано распространение термина “крыша” (бандиты просто “получали” или “контролировали”)».
Сращивание правоохранительных органов с криминалом определило историю России на годы вперед. В 1992 году резко вырос уровень преступности: число зарегистрированных преступлений увеличилось с 2 млн 173 тыс. до 2 млн 760 тыс. — это самый резкий скачок за всю наблюдаемую историю.
Как зарабатывали
Но в том же 1992 году в России появились и первые настоящие долларовые миллионеры, для которых банк МЕНАТЕП, принадлежавший Михаилу Ходорковскому, пообещал создать специальную структуру обслуживания, поскольку они требуют эксклюзивного подхода. В соответствующем анонсе граждане с личным состоянием свыше 10 млн долларов были названы «финансово-промышленной олигархией» — слово, которому только предстояло приобрести все многочисленные отрицательные коннотации.
Дмитрий Зимин, создатель «Вымпелкома», тогда еще не мог похвастаться такими богатствами. Зато в том же 1992 году, 12 июля, его усилиями был совершен первый в России звонок по сотовому телефону, который ознаменовал начало истории сотовой сети «Билайн».
Зимин оказался одним из немногих, кто сумел воспользоваться конверсией — модным перестроечным словом, означавшим перепрофилирование оборонных предприятий для производства мирной продукции. В большинстве случаев оно свелось к банальной продаже земли и зданий с последующим массовым увольнением бывших инженеров.
Денег много, но они ничего не стоят
Зимин, однако, смог привлечь американских инвесторов (в воспоминаниях он описывает эту историю весьма подробно), добиться разрешения от российского Минсвязи (ограничивается фразой, что «благодарит» тогдашнего министра Владимира Булгака) и привлечь к ноу-хау высокопоставленных чиновников — сохранился скан передачи сотового телефона (тогда просто «аппарата») Юрию Лужкову, мэру Москвы.
А еще в 1992 году в Москве, возле метро «Алексеевская», открылся первый настоящий секс-шоп с незамысловатым названием «Интим». Здание, где существовал исторический объект, не сохранилось, теперь на его месте жилая новостройка.
Чему радовались
Экономические реформы поставили в крайне тяжелое положение прежде всего работников бюджетной сферы. Но едва ли первый год российских реформ можно назвать черным для образования. По крайней мере, в крупных городах расцвели инновационные школы, гимназии и лицеи, учителя в которых получили долгожданную возможность преподавать по своим авторским методикам и говорить на уроках то, что считают нужным.
«Вы спрашиваете, каково в 1990-е было учителю, знающему, что он одет хуже всех и уж точно хуже того, что показывают в рекламе? — в интервью Colta.Ru многолетний преподаватель лицея РГГУ Елена Вигдорова оспорила тезис о “лихих 90-х”. — Знаете, в этих очень сильных школах такого, чтобы учитель себя чувствовал неловко, потому что он недостаточно хорошо одет, быть не могло… Что государство не слишком заботилось о школе — это правда, это в те годы было. Но компенсировалось полной свободой. Просто воспользоваться ей могли не все».
Между тем уходили в прошлое практики, привычные для советской интеллигенции. Например, чтение толстых журналов. Петербургский писатель Михаил Берг в одной из своих статей 1992 года передавал разговор со своей знакомой. «Hа следующий год я не выписываю ни одного “толстого” журнала, — сказала она. — И дело не только в том, что для меня это теперь дорогое удовольствие. Hеинтеpесно. Я уже в этом году не дочитала ни один до конца, так, листала. Иногда становится страшно — ведь сначала мой отец, а потом я выписывали “Hовый мир” и “Знамя” в течение 50 лет. И на мне все кончится».
В 1992 году издается много новых книг и журналов, свобода печати не ограничена, но издания не могут найти массового потребителя: люди занялись выживанием. Вместе с тем именно в 1992 году начинает издаваться «НЛО» — «Новое литературное обозрение»; журнал тоже не стал массовым, но его влияние на культурный процесс за четверть века трудно переоценить.
Чем кончилось
1 декабря открылся очередной Съезд народных депутатов, на котором Гайдар вновь был подвергнут обструкции. Президент Ельцин ответил тем, что предложил его кандидатуру на пост премьера (до этого обязанности главы правительства формально исполнял он сам). Съезд предсказуемо Гайдара «прокатил». В итоге был составлен список кандидатов, среди которых помимо самого главного реформатора значились секретарь Совбеза Юрий Скоков, считавшийся креатурой ВПК, и министр топлива и энергетики Виктор Черномырдин — выходец из газовой отрасли. Последний в итоге и стал компромиссной фигурой, вставшей во главе правительства. Черномырдин немедленно пообещал «рынок без базара» и уже готовил решение о заморозке цен на жизненно важные продукты, но под давлением Гайдара, поддержанного Ельциным, отказался от своих планов. Политики вступали в новый год в ожидании референдума о доверии законодательной и исполнительной ветвям власти и курсу реформ. А настроение страны выразила группа «Сектор газа»:
Над родною страной солнышко встает,
А российский мужик пьяный уж орет!
Наплевать на колхоз — тьфу! и на завод!
Девяносто второй выдержать бы год!
Обсуждение закрыто.