Ленинград во время блокады. Мама говорила: «Сиди тут и терпи, лучше умрем вместе»

«Дорога жизни»

Жизни от 600 до 1,5 млн человек унесла блокада Ленинграда. Люди умирали от холода, голода и бомбежек. Но, несмотря на все трудности, 872 дня ленинградцы держали оборону. 18 января 1943 года блокадное кольцо было прорвано. 27 января 1944 блокада окончательно снята.

К 74-летней годовщине освобождения Ленинграда корреспондент «Росбалта» поговорил с очевидцами тех страшных событий.

Алла Белоненко, 4 года на момент начала блокады (жила на улице Глинки):

«Когда началась война, мы были на даче. Вдруг полетели самолеты, бомбы начали падать. Все бежали и кричали. Я ничего понять не могла.

Потом, когда мы приехали в Ленинград, я тоже слышала бомбежки. Постоянно спрашивала у мамы: „Что это такое?“ Мама говорила, что это гроза. Я смотрела на небо, а оно было ясное и чистое, и не могла понять: „Откуда взяться грозе?“ Однажды в наш дом попала бомба. Взрослых не было — только я с моим другом. Мы выскочили на лестницу. Все сыпалось и тряслось. А мы плакали. Бомба убила в соседней квартире женщину с маленьким ребенком и семью с пятью детьми.

Помню, как мама говорила с соседями по коммунальной квартире. Она очень переживала, что горят Бадаевские склады. Там был запас продуктов. Они все сгорели. С этого момента еды стало не хватать, появились карточки. Мама делила хлеб на малюсенькие кусочки и раздавала всей семье.

Наш дедушка работал на пивном заводе им. Степана Разина. Они вскрыли пол на заводе и собирали зерна, которые упали. Эти зернышки делили между собой, и он приносил немного домой. Возможно, благодаря этому мы и выжили. Еще был случай, когда по Крюкову каналу проезжала лошадь. Началась бомбежка. Лошадь убило. Кто сколько мог, столько и приносил конины домой. Мышей ели, но я этого не знала. Мама говорила, что это курица. По вкусу она и была.

У нас в доме жил мальчик моего возраста. Мы часто с ним играли. И вот в один день я попросилась у мамы с ним поиграть, а она сказала: „Нельзя“. Я не могла этого понять. Почему нельзя идти играть с другом? Позже оказалось, что он умер. Тогда стояли морозы. И его мама хранила тело между окнами, чтобы получать хлеб по его карточке.

Из Ленинграда мы уехали в конце марта 1942 года. Пешком добирались до Финляндского вокзала. Ехали на поезде, а потом нас пересадили на машины. Народу запускали по максимуму. Брат сел на корточки. Мама ему говорила, чтобы не садился. Могли ноги замерзнуть. Он не послушал и поехал на корточках. После всего у него отнялись пальцы. Впереди нас ехала машина. Она ушла под лед. Слышались крики. Мы боялись, что и наша машина уйдет под воду».

Татьяна Сибул, 18 лет на момент начала блокады (жила на Проспекте Стачек, а потом — на Петроградской стороне):

«Я работала делопроизводителем в райжилотделе и была связана с военкоматом. Потом меня взяли в МПВО (группы защиты местной противовоздушной обороны блокадного Ленинграда — „Росбалт“). Мы искали бомбы и снаряды. Они мне иной раз снятся… На животах ползали — стреляли, чистили город. Нам надо было считать, сколько человек убито, а потом сообщать. Совершенно не забывается такое.

За годы блокады умерла вся моя семья. Отец, мама, сестра, братья. Только я осталась… Помню, когда умерла сестра, я хотела отнести гроб, но бабушка сказала: „Какой тебе гроб, ты себе его уже готовишь“. Может, если бы я взяла гроб и пошла, то тоже умерла бы.

Ленинградцы выстояли, потому что у нас хорошие войска были. Нас заранее готовили. Мы стрелять умели. Отношения между людьми были дружные. Чтобы что-то у кого-то взял — это был грех, боже упаси. Все работали, как надо. Мы знали, что Ленинград — наш. Мы его должны спасти. У нас была очень хорошая дружина на Кировском заводе. Люди всех национальностей, никаких различий не делали. Старались, чтобы все было хорошо».

Рогнеда Курт, 4 года на момент начала блокады (жила на Обводном канале):

«Мы собирались ехать снимать дачу на лето. Когда шли по улице, бабушка из окна закричала: „Мария, никуда не ездите, началась война!“ Мама испугалась, мы побежали к бабушке. Она сказала, что надо запастись солью, спичками и свечками. Нам повезло, что не успели арендовать дачу. Кто успел, те оказались в плену. Помню момент, когда начали гореть Бадаевские склады. Мама была на работе, а я у бабушки. Она сказала: „Смотри, что происходит, теперь мы будем голодать“. Я тогда ничего не понимала. Почему голодать — дома же еда была.

Нам вообще очень помогло, чтобы были продукты. Бабушка была очень запаслива. Папа был моряком. Когда приходил с рейса, то привозил банку кофе, какао, конфеты, яичный порошок или шоколад. Сейчас понимаю, что эти продукты сыграли огромную роль. А также то, что бабушка была очень экономная и расчетливая.

Бомбежки помню до сих пор. По сигналу тревоги все бежали и спасались. Бабушка сшила мне маленький рюкзачок. Она туда клала плиточки шоколада и необходимые вещи. Но было запрещено открывать и есть без необходимости. Надо было все принести домой обратно. Один раз я вышла, и в это время бомба попала в соседний дом. Видела, как все разлеталось в воздухе. Меня подхватил военный и хотел отдать бабушке. Но в начале отвел в бомбоубежище. Какая-то женщина спросила: „Рогнеда, что у тебя в рюкзачке?“ Она посмотрела и спросила: „У бабушки есть еще?“ И у меня все отобрали. А потом военный вернул меня домой. Бабушка взяла мой рюкзачок и спросила: „Не утерпела, что ли?“ А я сказала, что тетенька все взяла. Бабушка сильно ругалась: „Какие мазурики, девчонку обманули“.

Однажды, знакомый принес кусочек мяса. Бабушка сварила. Оказалось, что собака. Но он признался только после войны. Потом еще была конина — коня убило, и его поделили среди рабочих.

Никто не хотел уезжать из своего города. Папа писал в письмах, что мы отстоим Ленинград и страну. Народ в это верил. Я считаю, что выстояли не ленинградцы, а петербуржцы. Потому что они по-настоящему любили свой город!»

Людмила Тихонова, 7 лет на момент начала блокады (жила на Васильевском острове):

«Когда началась война, нам казалось, что это праздник. День был солнечный, яркий. Было весело. Ребята носились, бегали. Отец пришел из училища весь белом, с золотым кортиком. Красавец. Но потом становилось все мрачнее и мрачнее. В магазинах ничего не стало. Бабушка посылала меня за спичками и солью. Я каждый день ходила в магазины и, что могла, покупала.

Потихоньку становилось хуже. Еды все меньше…

Бомбежек я совершенно не боялась. „Пробабахали“, все закончилось — и можно спать. Страха не было. Хотелось только есть. Самое главное чувство — голод. Блокадный хлеб был безумно вкусным…

Когда стало совсем плохо, у моей бабушки ноги распухли, и она не могла ходить. Я уцелела из-за того, что мама работала в больнице им. И.И. Мечникова. Там кормили. Она периодически дежурила. Дежурному врачу разрешали скрести кастрюли после еды. Все, что наскребла, приносила нам. Через весь город несла домой эти объедки, но еды все равно было мало. Потом она взяла меня в больницу, а мою карточку отдала бабушке и тете. Мы с мамой жили на ее паек. Она весила 40 килограмм, а я выглядела вполне ничего.

Мама брала меня в госпиталь и боялась оставлять меня одну в палате. Я сидела в операционной. Видела ампутацию рук, ног. Смотрела как люди плакали и кричали. Это было ужасно. Невозможно было привыкнуть. Мама говорила: „Сиди тут и терпи, лучше умрем вместе. Я не хочу, чтобы ты где-нибудь погибла одна“. В операционной я сидела, пока нас не эвакуировали. Это было очень страшно.

Мы уехали в апреле 1942 года. Приехал какой-то военный за своей семьей в квартиру рядом, а они все умерли. Он позвонил к нам и говорит: „Хотите уехать?“ Мы, конечно, согласились и поехали в Волхов. Нас там накормили, дали вермишель с тушенкой. И люди просто обалдели. Куча людей умерла от переедания. Потом нас посадили в теплушку, мы больше месяца там ехали.

Были вши. Просто кошмарное количество. Мы их с утра до ночи ловили. Половина вагона умерла от голода. Все ели, ели и ели. Поносы у всех были. Кошмар. Вагон был набит битком, а осталась дай бог одна треть. Мы приехали в Пензу, потому что там были родственники. Обратно вернулись сразу после снятия блокады.

Почему ленинградцы выстояли? Тогда так воспитаны были.

Как мы тогда любили Сталина! Страшно вспомнить. Я его ездила хоронить в Москву. Поступила на первый курс физфака ЛГУ. И нам сказали, что если поедете, то можете обратно не возвращаться. Но мы с подругой были такие фанатики. Сказали, что нам наплевать на университет. Мы должны похоронить нашего вождя. Приехали, шли по крышам целой группой студентов, пролезали под машинами».

Беседовал Федор Данилов